Ты только представь, Странник: при сильном ускорении чебурашке закладывает 75% тела!
Ты только представь, Странник: при сильном ускорении чебурашке закладывает 75% тела!
Deitada sobre a branca areia do igarapé, brincando com os matupiris, que lhe passam sobre o corpo meio oculto pela corrente que se dirige para o igapó, uma linda tapuia canta à sombra dos jauaris, sacudindo os longos e negros cabelos, tão negros como seus grandes olhos.
As flores lilases do mururé formam uma grinalda sobre sua fronde que faz sobressair o sorriso provocador que ondula os lábios finos e rosados.
Canta, cantando o exílio, que os ecos repetem pela floresta, e que, quando chega a noite, ressoam nas águas do gigante dos rios.
Cai a noite, as rosas e os jasmins saem dos cornos dourados e se espalham pelo horizonte, e ela canta e canta sempre; porém o moço tapuio que passa não se anima a procurar a fonte do igarapé.
Ela canta e ele ouve; porém, comovido, foge repetindo:
— "É bela, porém é a morte... é a Iara".
Uma vez a piracema arrastou-o para longe, a noite o surpreendeu... o lago é grande, os igarapés se cruzam, ele os segue, ora manejando o apucuitaua com uma mão firme, ora impelindo a montaria, apoiando-se nos troncos das árvores, e assim atravessa a floresta, o igapó e o murizal.
De repente um canto o surpreende, uma cabeça sai fora d'água, seu sorriso e sua beleza o ofuscam, ele a contempla, deixa cair o iacumá, e esquece assim também o tejupar; não presta atenção senão ao bater de seu coração, e engolfado em seus pensamentos, deixa a montaria ir de bubuia, não despertando senão quando sentiu sobre a fonte a brisa fresca do Amazonas.
Despertou muito tarde, a tristeza apoderou-se da sua alegria, o tejupar faz seu martírio, a família é uma opressão, as águas, só as águas, o chamam, só a solidão dos igarapés o encanta.
"Iara hu piciana!" Foi pegado pela Iara. Todos os dias, quando a aurora com suas vestes roçagantes percorre o nascente, saudada pelos iapis que cantam nas samaumeiras, encontra sempre uma montaria com a sua vela escura tinta de muruchi, que se dirige para o igarapé, conduzindo o pescador tapuio desejoso de ouvir o canto do aracuã. Para passar o tempo procura o boiadouro de iurará, porém a sararaca lhe cai da mão e o muirapara se encosta. As horas passam-se entregue aos seus pensares, enquanto a montaria vai de bubuia.
O acarequissaua está branco, porém o aracuã ainda não cantou. A tristeza desaparece; a alegria volta, porque o Sol já se encobre atrás das embauleiras da longínqua margem do Amazonas; é a hora da Iara.
Vai remando docemente; a capiuara que sai da canarana o sobressalta; a jaçanã que voa do periantã lhe dá esperanças, que o pirarucu que sobrenada o engana.
De repente um canto o perturba; é a Iara que se queixa da frieza do tapuio.
Deixa cair o remo; Iara apareceu-lhe encantadora como nunca o esteve.
O coração salta-lhe no peito, porém a recomendação de sua mãe veio-lhe à memória: "Taíra não te deixes seduzir pela Iara, foge de seus braços, ela é munusaua".
O aracuã não cantava mais, e do fundo da floresta saía a risada estrídula do jurutaí.
A noite cobre o espaço, e mais triste do que nunca volta o tapuio em luta com o coração e com os conselhos maternos.
Assim passam-se os dias, já fugindo dos amigos e deixando a pesca em abandono.
Uma vez viram descer uma montaria de bubuia pelo Amazonas, solitária porque o pirassara tinha-se deixado seduzir pelos cantos da Iara.
Mais tarde apareceu num matupá um teonguera, tendo nos lábios sinais recentes dos beijos da Iara.
Estavam dilacerados pelos dentes das piranhas.
Сказывают, что Иара лежит на белом песчаном дне реки и играет с рыбешками матупирис, которые проплывают поверх её тела, наполовину скрытого потоком, убегающим к затопленным лесам игапо.
Иара — прекрасная индианка, она поёт под сенью пальм, расчёсывая свои чёрные волосы, такие же жгуче-чёрные, как и её большие чудные глаза.
Лоб её венчает гирлянда лиловых цветов, а тонкие алые губы улыбаются так обольстительно и влекуще. Поёт Иара, а лесное эхо вторит её песне.
Когда наступает ночь, голос Матери Вод звенит и льётся над исполинской рекой.
Гаснет последний луч солнца. Распускаются, тянутся к небу алые розы и золотистые бутоны жасмина. А Иара всё поёт и поёт. И юноша-индеец страшится подняться к истокам реки. Он дрожит, потрясённый пением Иары, и бежит, чтобы не слышать её голоса, и шепчет:
— О, Иара!... Она прекрасна... но она несёт смерть!
Однажды стая рыб увлекла юношу далеко от дома, и ночь застала его на озере...
Оно было так огромно, множество речных притоков впадало в него, и юноша пытался удержать свою лодку на воде, то налегая твердой рукой на вёсла, то отталкиваясь от берега, чтобы не наткнуться на затонувшее дерево; так он плыл мимо прибрежных зарослей, пальмовых рощ, затопленных лесов.
Но вдруг он услышал песню и увидел, как из воды поднимается головка Иары. Улыбка, взгляд и красота её ослепили юношу. Выскользнули вёсла из его рук, и забыл он всё: и родной дом, и семью, онемел и оглох, слыша только биение своего собственного сердца; забылся рыбак, и каноэ его само поплыло по течению. Когда же юноша очнулся, в лицо ему дул свежий ветер с бескрайних просторов Амазонки.
А на другой день он проснулся поздно и сразу понял, что все радости жизни для него претворились в печаль; мукой было ему находиться под родной крышей, заботы близких обременяли, и только река влекла его. Пустынные края у её истоков притягивали юношу.
— Околдовала его Иара! — говорили люди. Каждое утро, едва солнце вставало над горизонтом, а птицы в рощах приветствовали его дружным хором, легкое каноэ под темным, окрашенным пальмовым соком парусом уже скользило по реке, и юноша-тапуйо жаждал услышать вечернюю песню птицы аранкуа.
Однажды, чтобы скоротать время, решил он поохотиться на морских черепах. Но стрелы выпали у него из рук, и лук опустился.
Шло время, а он, погружённый в раздумье, плыл по течению, отдавшись на волю волн.
Вот уже в гнёзда вернулись цапли, и гнезда побелели от множества птиц, но аранкуа ещё не запела. Юноша чувствовал, как уходит его печаль, и возвращается радость: солнце опускалось за деревья, берега Амазонки погружались в темноту, наступал час Иары!
Очнувшись, стал влюблённый потихоньку грести. Выглянув из зарослей тростника, испугал его грызун капивара, вспорхнул с плавучего островка бекас, плеснула рыба в реке — и сердце юноши сжалось в мучительной надежде.
В лесу среди зыбких обманчивых теней вдруг послышалась страстная, чарующая песня. Это Иара жаловалась на холодность юноши. А у него выпали из рук вёсла, и нет сил отвести глаза от прекрасной Иары, сегодня она как никогда хороша. Рвётся из груди его сердце, но на память приходят слова матери:
— Сынок, не дай Иаре околдовать себя! Беги от неё, потому что гибельны её объятия.
Аранкуа уже не поёт. Из лесу доносится только резкий смех ночной птицы урутау.
Ночь уже вступила в свои права. Темнота окутала берега, и юноша грустнее обычного возвращался домой, разрываясь между влечением сердца и наставлениями матери.
Так идут дни за днями. Индеец давно забросил рыбную ловлю, он избегает друзей и родных.
И вот однажды увидели люди, как плывёт по реке его опустевшая лодка. С тех пор никогда уже не вышел рыбак на лов рыбы: увлекла и околдовала его Иара.
Сказывают, что несколько дней спустя нашли на тростниковом островке тело юноши, губы его ещё кровоточили от поцелуев Иары.
Deitada sobre a branca areia do igarapé, brincando com os matupiris, que lhe passam sobre o corpo meio oculto pela corrente que se dirige para o igapó, uma linda tapuia canta à sombra dos jauaris, sacudindo os longos e negros cabelos, tão negros como seus grandes olhos.
As flores lilases do mururé formam uma grinalda sobre sua fronde que faz sobressair o sorriso provocador que ondula os lábios finos e rosados.
Canta, cantando o exílio, que os ecos repetem pela floresta, e que, quando chega a noite, ressoam nas águas do gigante dos rios.
Cai a noite, as rosas e os jasmins saem dos cornos dourados e se espalham pelo horizonte, e ela canta e canta sempre; porém o moço tapuio que passa não se anima a procurar a fonte do igarapé.
Ela canta e ele ouve; porém, comovido, foge repetindo:
— "É bela, porém é a morte... é a Iara".
Uma vez a piracema arrastou-o para longe, a noite o surpreendeu... o lago é grande, os igarapés se cruzam, ele os segue, ora manejando o apucuitaua com uma mão firme, ora impelindo a montaria, apoiando-se nos troncos das árvores, e assim atravessa a floresta, o igapó e o murizal.
De repente um canto o surpreende, uma cabeça sai fora d'água, seu sorriso e sua beleza o ofuscam, ele a contempla, deixa cair o iacumá, e esquece assim também o tejupar; não presta atenção senão ao bater de seu coração, e engolfado em seus pensamentos, deixa a montaria ir de bubuia, não despertando senão quando sentiu sobre a fonte a brisa fresca do Amazonas.
Despertou muito tarde, a tristeza apoderou-se da sua alegria, o tejupar faz seu martírio, a família é uma opressão, as águas, só as águas, o chamam, só a solidão dos igarapés o encanta.
"Iara hu piciana!" Foi pegado pela Iara. Todos os dias, quando a aurora com suas vestes roçagantes percorre o nascente, saudada pelos iapis que cantam nas samaumeiras, encontra sempre uma montaria com a sua vela escura tinta de muruchi, que se dirige para o igarapé, conduzindo o pescador tapuio desejoso de ouvir o canto do aracuã. Para passar o tempo procura o boiadouro de iurará, porém a sararaca lhe cai da mão e o muirapara se encosta. As horas passam-se entregue aos seus pensares, enquanto a montaria vai de bubuia.
O acarequissaua está branco, porém o aracuã ainda não cantou. A tristeza desaparece; a alegria volta, porque o Sol já se encobre atrás das embauleiras da longínqua margem do Amazonas; é a hora da Iara.
Vai remando docemente; a capiuara que sai da canarana o sobressalta; a jaçanã que voa do periantã lhe dá esperanças, que o pirarucu que sobrenada o engana.
De repente um canto o perturba; é a Iara que se queixa da frieza do tapuio.
Deixa cair o remo; Iara apareceu-lhe encantadora como nunca o esteve.
O coração salta-lhe no peito, porém a recomendação de sua mãe veio-lhe à memória: "Taíra não te deixes seduzir pela Iara, foge de seus braços, ela é munusaua".
O aracuã não cantava mais, e do fundo da floresta saía a risada estrídula do jurutaí.
A noite cobre o espaço, e mais triste do que nunca volta o tapuio em luta com o coração e com os conselhos maternos.
Assim passam-se os dias, já fugindo dos amigos e deixando a pesca em abandono.
Uma vez viram descer uma montaria de bubuia pelo Amazonas, solitária porque o pirassara tinha-se deixado seduzir pelos cantos da Iara.
Mais tarde apareceu num matupá um teonguera, tendo nos lábios sinais recentes dos beijos da Iara.
Estavam dilacerados pelos dentes das piranhas.
Сказывают, что Иара лежит на белом песчаном дне реки и играет с рыбешками матупирис, которые проплывают поверх её тела, наполовину скрытого потоком, убегающим к затопленным лесам игапо.
Иара — прекрасная индианка, она поёт под сенью пальм, расчёсывая свои чёрные волосы, такие же жгуче-чёрные, как и её большие чудные глаза.
Лоб её венчает гирлянда лиловых цветов, а тонкие алые губы улыбаются так обольстительно и влекуще. Поёт Иара, а лесное эхо вторит её песне.
Когда наступает ночь, голос Матери Вод звенит и льётся над исполинской рекой.
Гаснет последний луч солнца. Распускаются, тянутся к небу алые розы и золотистые бутоны жасмина. А Иара всё поёт и поёт. И юноша-индеец страшится подняться к истокам реки. Он дрожит, потрясённый пением Иары, и бежит, чтобы не слышать её голоса, и шепчет:
— О, Иара!... Она прекрасна... но она несёт смерть!
Однажды стая рыб увлекла юношу далеко от дома, и ночь застала его на озере...
Оно было так огромно, множество речных притоков впадало в него, и юноша пытался удержать свою лодку на воде, то налегая твердой рукой на вёсла, то отталкиваясь от берега, чтобы не наткнуться на затонувшее дерево; так он плыл мимо прибрежных зарослей, пальмовых рощ, затопленных лесов.
Но вдруг он услышал песню и увидел, как из воды поднимается головка Иары. Улыбка, взгляд и красота её ослепили юношу. Выскользнули вёсла из его рук, и забыл он всё: и родной дом, и семью, онемел и оглох, слыша только биение своего собственного сердца; забылся рыбак, и каноэ его само поплыло по течению. Когда же юноша очнулся, в лицо ему дул свежий ветер с бескрайних просторов Амазонки.
А на другой день он проснулся поздно и сразу понял, что все радости жизни для него претворились в печаль; мукой было ему находиться под родной крышей, заботы близких обременяли, и только река влекла его. Пустынные края у её истоков притягивали юношу.
— Околдовала его Иара! — говорили люди. Каждое утро, едва солнце вставало над горизонтом, а птицы в рощах приветствовали его дружным хором, легкое каноэ под темным, окрашенным пальмовым соком парусом уже скользило по реке, и юноша-тапуйо жаждал услышать вечернюю песню птицы аранкуа.
Однажды, чтобы скоротать время, решил он поохотиться на морских черепах. Но стрелы выпали у него из рук, и лук опустился.
Шло время, а он, погружённый в раздумье, плыл по течению, отдавшись на волю волн.
Вот уже в гнёзда вернулись цапли, и гнезда побелели от множества птиц, но аранкуа ещё не запела. Юноша чувствовал, как уходит его печаль, и возвращается радость: солнце опускалось за деревья, берега Амазонки погружались в темноту, наступал час Иары!
Очнувшись, стал влюблённый потихоньку грести. Выглянув из зарослей тростника, испугал его грызун капивара, вспорхнул с плавучего островка бекас, плеснула рыба в реке — и сердце юноши сжалось в мучительной надежде.
В лесу среди зыбких обманчивых теней вдруг послышалась страстная, чарующая песня. Это Иара жаловалась на холодность юноши. А у него выпали из рук вёсла, и нет сил отвести глаза от прекрасной Иары, сегодня она как никогда хороша. Рвётся из груди его сердце, но на память приходят слова матери:
— Сынок, не дай Иаре околдовать себя! Беги от неё, потому что гибельны её объятия.
Аранкуа уже не поёт. Из лесу доносится только резкий смех ночной птицы урутау.
Ночь уже вступила в свои права. Темнота окутала берега, и юноша грустнее обычного возвращался домой, разрываясь между влечением сердца и наставлениями матери.
Так идут дни за днями. Индеец давно забросил рыбную ловлю, он избегает друзей и родных.
И вот однажды увидели люди, как плывёт по реке его опустевшая лодка. С тех пор никогда уже не вышел рыбак на лов рыбы: увлекла и околдовала его Иара.
Сказывают, что несколько дней спустя нашли на тростниковом островке тело юноши, губы его ещё кровоточили от поцелуев Иары.
Comments
Интересная сказка, но вот перевод, я заметил, несколько свободный.
Ну перевод несколько смягчен под потенциально детскую аудиторию :)
Отправить комментарий