Давно, очень давно, может быть, в те времена, когда святой Павел пришел из страны Ирландии^* на наш остров, жила, стало быть, на острове Уэссан красивая девушка лет шестнадцати-семнадцати, по имени Мона Кербили. Она была так хороша собой, что все, кто ее видел, восхищались и говорили ее матери:

— До чего красивая у вас дочка, Жанна! Она хороша собой, как моргана, у нас на острове испокон веку не бывало таких красавиц; можно подумать, что ее отец — морган.

— Не говорите так, — возражала славная женщина, — Бог свидетель, отец ее — Фанш Кербили, мой муж, и это так верно, как то, что я — ее мать.

Отец Моны был рыбак и чуть не всю жизнь проводил в море, мать возделывала клочок земли вокруг дома, а в плохую погоду пряла лен. Мона вместе с подружками ходила на отмель собирать морские блюдца, мидии, ракушки, улитки и прочие дары моря, составлявшие обычное пропитание семьи. Надо думать, морганы, которых тогда водилось вокруг острова превеликое множество, приметили ее и тоже были поражены ее красотой.

Однажды на отмели у девушек зашел разговор об их возлюбленных: каждая расхваливала своего друга за ловкость, с которой он ловит рыбу и правит лодкой, проводя ее среди многочисленных рифов, окружавших остров.

— Напрасно ты, Мона, — сказала Мархарит ар Фюр дочке Фанша Кербили, — напрасно ты отталкиваешь Эрвоана Кердюдаля: парень он пригожий, непьющий, с приятелями всегда ладит, и никто лучше него не умеет провести лодку по опасным протокам мимо Старой кобылы и косы Стифф.

— Никогда, — презрительно отвечала Мона, которая, слыша постоянно о своей красоте, стала гордой и тщеславной, — никогда не пойду я замуж за рыбака. Я красотой не уступаю морганам и замуж пойду только за принца, или, на худой конец, за сына важного сеньера, богатого и могущественного, или, к примеру, за моргана.

Наверно, ее подслушал старый морган, который прятался неподалеку, не то за скалами, не то под водорослями, — набросился он на девушку и утащил ее под воду. Побежали подружки и рассказали обо всем матери. Жанна Кербили сидела на пороге своего дома и пряла; побросала она веретено и пряжу и побежала на берег. Звала она дочку громким голосом, даже в воду вбежала в том месте, где исчезла Мона, и зашла так глубоко, как только могла. Но все было напрасно, и ничей голос не откликнулся ни на ее плач, ни на отчаянные призывы.

Слух о том, что Мона исчезла, быстро облетел остров, и никто особенно не удивился. «Мона была дочерью моргана, — говорили люди, — вот отец ее и утащил.»

Похититель девушки был король морганов, обитавших в тех краях, и унес он юную островитянку в свой дворец, а дворец этот был настоящее чудо; ничего подобного по красоте не сыщешь на земле даже среди королевских дворцов.

У старого моргана был сын, самый прекрасный из юных морганов, и сын этот влюбился в Мону, и стал просить отца, чтобы он дозволил ему жениться на девушке. Но король и сам питал такие же намерения на ее счет и сказал сыну, что никогда не разрешит ему взять в жены дочь земли. В королевстве морганов, дескать, довольно найдется прекрасных девушек-морган, которые будут счастливы пойти за принца замуж, и он, король морганов, не откажет сыну, ежели тот изберет одну из них.

Юный морган пришел в отчаяние, он ответил отцу, что никогда не женится, если ему не позволят взять в жены ту, которую он любит, Мону, дочь земли.

Видя, что сын изнемогает от горя, старый морган заставил его жениться на дочери одного придворного вельможи, которая славилась своей красотой. Назначили день свадьбы, созвали множество гостей. Жених и невеста отправились в церковь, сопровождаемые многочисленной пышной процессией; говорят, что у морского народа есть и своя вера, и свои церкви под водой, все как у нас, на земле, хоть морганы и не христиане; уверяют, будто у них есть даже свои епископы, и Гульван Пандюф, бывалый моряк с нашего острова, который плавал по всем морям на свете, клялся мне, что видал их много раз.

Бедной Моне старый морган приказал остаться дома и приготовить свадебное угощение. Но ей не дали ничего, что для этого нужно, ровным счетом ничего, кроме пустых горшков да котлов, которыми служили большие морские раковины; вдобавок ей было сказано, что если она не приготовит изысканной трапезы к тому времени, как все вернутся из церкви, ее немедля предадут смерти. Ясно, что бедная девушка понятия не имела, как ей быть, и совсем приуныла! Но жених и сам был растерян и удручен.

Когда процессия направлялась к церкви, жених внезапно вспомнил:

— Я забыл кольцо, которое должен надеть на палец невесте!

— Скажите, где оно, я за ним пошлю, — говорит отец.

— Нет, нет, я сам схожу, я положил его в такое место, что никто, кроме меня его не найдет. Побегу за ним и скоро вернусь.

И вот он поспешил домой, никому не разрешив идти с ним вместе. Пошел он прямо на кухню, где в отчаянии плакала бедная Мона.

— Утешьтесь, — говорит, — ваше угощение будет готово вовремя, да такое вкусное, что все пальчики оближут. Положитесь во всем на меня.

Приблизился он к очагу и говорит: «Добрый огонь, гори в очаге!» И тотчас запылал огонь.

Потом по очереди дотронулся рукой до всех котлов, кастрюль, вертелов и блюд, приговаривая: «В этом котле будь лососина, в том — морские языки с устрицами, здесь — утка на вертеле, там — жареная макрель, а в этих сосудах — лучшие вина да отборные ликеры...» И котлы, кастрюли, блюда и бутыли силой волшебства наполнились яствами и напитками, как только он коснулся их рукой. Мона опомниться не могла от изумления, видя, как вся еда приготовилась в единый миг сама собой, а ей-то и рук приложить не пришлось!

Затем молодой морган помчался вдогонку свадебной процессии, и вот уже все вошли в церковь. Морской епископ совершил обряд. Потом воротились все во дворец. Пошел старый морган прямиком на кухню и говорит Моне:

— Вот мы и вернулись, все ли у тебя готово?

— Все готово, — отвечает Мона, как ни в чем не бывало. Удивился он, слыша такой ответ, заглянул в кастрюли и котлы, сунулся и в блюда, и в бутыли, а потом говорит, не скрывая своего недовольства:

— Кто-то тебе помогал, но я с тобой еще рассчитаюсь.

Сели за стол, поели, попили вволю, потом всю ночь пели и плясали.

В полночь удалились новобрачные в роскошно убранную опочивальню, а Моне старый морган велел проводить их и остаться в опочивальне с горящей свечой в руке. Когда свеча догорит до самых пальцев, девушку предадут смерти.

Бедная Мона повиновалась, делать нечего. А старый морган ждет в соседней комнате и время от времени спрашивает:

— Ну, что, догорела свеча до самых твоих пальцев?

— Нет, еще не догорела, — отвечает Мона.

Так он спрашивал много раз. И вот свеча почти вся истаяла. Тут новобрачный и говорит молодой жене:

— Возьмите на минутку у Моны свечу да подержите, пока она зажжет нам другую.

Юная моргана не знала, что замышляет ее свекор, и взяла свечу.

В этот миг старый морган снова спрашивает:

— Ну, что, свеча догорела до самых пальцев?

— Скажите: догорела, — подсказывает молодой морган.

— Догорела, — отвечает моргана.

И старый морган вбегает в комнату, не глядя набрасывается на ту, у которой в руке свеча, ударом сабли сносит ей голову и уходит прочь.

Едва рассвело, приходит новобрачный к отцу и говорит:

— Отец, прошу у вас дозволения жениться.

— Дозволения жениться? Да разве ты вчера не женился?

— Женился, отец, но жена моя умерла.

— Умерла!.. Ты ее убил, негодяй?..

— Нет, отец, это вы ее убили.

— Я убил твою жену?

— Да, отец: разве вчера вечером вы не снесли голову той, что держала зажженную свечу у моей постели?

— Да, то была дочь земли...

— Нет, отец, то была молодая моргана, я женился на ней, чтобы угодить вам, а теперь я вдовец. Ежели вы мне не верите, сходите сами да поглядите, ее тело лежит у меня в спальне.

Поспешил старый морган в спальню к новобрачным и убедился в своей ошибке. Его гневу не было границ.

— Кого же ты хочешь взять в жены? — спрашивает он сына, когда немного утихомирился.

— Дочь земли, отец.

Ничего не ответил старик, повернулся и ушел. Однако прошло несколько дней и, наверное, он понял, как неразумно соперничать с собственным сыном из-за девушки. Дал он свое согласие, справили пышную свадьбу.

Молодой морган заботился о жене, только и думал, чем бы ее порадовать. Он кормил ее нежными маленькими рыбками, которых сам ловил, мастерил для нее украшения из отборного жемчуга, искал ей в подарок раковины, золотистые, перламутровые, собирал редкостной красоты морские травы и цветы. Но Мона все равно мечтала вернуться на землю, к отцу с матерью, в тесную хижину на морском берегу.

Муж не хотел ее пускать, боялся, что она не вернется. И напала на нее тяжкая тоска, день и ночь Мона только и делала, что лила слезы.

И вот однажды молодой морган говорит жене:

— Улыбнись мне, моя хорошая, и я провожу тебя к дому твоего отца.

Мона улыбнулась, тогда морган, который был еще и волшебником, говорит:

— Мостик, воздвигнись!

И тут же появился прекрасный хрустальный мост, и вел он со дна морского до самой земли.

Увидал это старый морган, смекнул, что сын понимает в колдовстве не меньше него, и говорит:

— Я тоже пойду с вами.

Вот вступили они все трое на мост: впереди Мона, за ней ее муж, а старый морган на несколько шагов поотстал.

Не успели Мона с мужем ступить на землю, молодой морган и говорит:

— Мостик, опустись!

И мост опустился на дно морское, а вместе с ним и старый морган.

Мужу нельзя было идти с Моной до самого дома ее родителей; отпустил он ее одну и дал ей такие наставления:

— На закате солнца приходи назад, я буду ждать тебя здесь, но только не разрешай ни одному мужчине ни целовать тебя, ни даже касаться твоей руки.

Пообещала Мона, что так и сделает, и побежала к отцовскому дому.

Время было обеденное, и вся маленькая семья собралась за столом.

Вбежала Мона в хижину и говорит:

— Здравствуйте, отец с матерью! Здравствуйте, братья и сестры!

Добрые люди смотрят на нее в растерянности, и никто ее не признает. Уж такая она красивая, и высокая, и нарядная! Огорчилась Мона, и на глаза у нее навернулись слезы. Стала она ходить по дому, трогать рукой каждую вещь и приговаривать:

— Вот морской валун, я на нем сиживала у очага, вот кроватка, я в ней спала, вот деревянная миска, я из нее суп хлебала, а там, за дверью, вижу метелку из дрока, я ею дом мела, а вот и кувшин, я с ним по воду ходила к источнику.

Услыхали родные ее речи и наконец-то признали Мону, стали целовать ее, плача от радости, и все были счастливы, что снова встретились.

Но муж не зря наказывал Моне, чтобы не давала ни одному мужчине себя целовать: в тот же миг она все забыла — и о замужестве своем, и как жила у морганов. Осталась она с родными, и вскоре у нее отбою не стало от поклонников. Но она их и слушать не желала, и замуж не собиралась.

Был у них, как у всякой семьи на острове, небольшой земельный надел, где они выращивали картошку, кое-какие овощи, немного ячменя, и все это вместе с ежедневным морским уловом, рыбой да ракушками, давало им пропитание. Перед домом было гумно, — зерно молотить, и мельница для ячменной соломы. Часто по ночам, когда Мона лежала в постели, сквозь завывания ветра и глухой шум волн, бившихся о прибрежные скалы, чудились ей стоны и жалобы у дверей хижины, но она думала, что это бедные души погибших в кораблекрушениях просят живых, чтобы не забывали за них молиться, и читала за их упокой De profundis, жалела матросов в море, а потом спокойно засыпала.

Но однажды ночью она явственно расслышала душераздирюще-жалобный голос, произносивший такие слова:

— Мона, Мона, неужто ты позабыла твоего супруга моргана, что любит тебя больше всего на свете и спас тебя от смерти? Ты ведь обещала скоро вернуться, а сама заставляешь меня ждать так долго, обрекаешь на такие муки! Ах, Мона, Мона, сжалься надо мною, вернись ко мне поскорее!..

Тут Мона все вспомнила. Встала она, вышла из дому и нашла своего мужа-моргана: это он горевал и жаловался у ее дверей. Бросилась она к нему в объятия... и с той поры ее больше никто не видал.