Помни, Странник: коровы бойся спереди, коня — сзади, а химеры — со всех сторон!
Помни, Странник: коровы бойся спереди, коня — сзади, а химеры — со всех сторон!
One of the fairy types most easily described and most recognizable. His territory extends over the Lowlands of Scotland and up into the Highlands and Islands, all over the north and east of England and into the Midlands. With a natural linguistic variation he becomes the Bwca of Wales, the Highland Bodach and the Manx Fenodoree. In the West Country, Pixies or Pisgies occasionally perform the offices of a brownie and show some of the same characteristics, though they are essentially different. In various parts of the country, friendly Lobs and Hobs behave much like brownies.
The Border brownies are the most characteristic. They are generally described as small men, about three feet in height, very raggedly dressed in brown clothes, with brown faces and shaggy heads, who come out at night and do the work that has been left undone by the servants. They make themselves responsible for the farm or house in which they live; reap, mow, thresh, herd the sheep, prevent the hens from laying away, run errands and give good counsel at need. A brownie will often become personally attached to one member of the family. In return he has a right to a bowl of cream or best milk and to a specially good bannock or cake. William Henderson in Folk-Lore of the Northern Counties (p.248) describes a brownie's portion:
He is allowed his little treats, however, and the chief of these are knuckled cakes made of meal warm from the mill, toasted over the embers and spread with honey. The housewife will prepare these, and lay them carefully where he may find them by chance. When a titbit is given to a child, parents will still say to him, 'There's a piece wad please a Brownie.'
A point to notice in this little extract is that the housewife was careful not to offer the titbit to the brownie, only to leave it in its reach. Any offer of reward for its services drove the brownie away; it seemed to be an absolute taboo. This was accounted for in various ways. In Berwickshire it was said that the brownie was the appointed servant of mankind to ease the weight of Adam's curse and was bound to serve without payment; another suggestion was that he was of too free a spirit to accept the bondage of human clothes or wages; sometimes again that he was bound to serve until he was considered worthy of payment; or again, it might be the quality of the goods offered that offended him, as in the story of the Lincolnshire brownie, who, most unusually, was annually given a linen shirt, until a miserly farmer, succeeding to the farm, left him out one of coarse sacking, on which he sang:
Harden, harden, harden hamp!
I will neither grind nor stamp.
Had you given me linen gear,
I had served you many a year,
Thrift may go, bad luck may stay,
I shall travel far away.
With which he left the farm never to return. The traditional brownie's song:
What have we here, Hempen, Hampen!
Here will I never more tread nor stampen.
which was quoted by Reginald Scot in the 16th century, suggests that other brownies may have had the same grievance. Whatever the reason, it is not to be doubted that the gift of clothes to brownies or any hobgoblins doing brownie work will infallibly drive them away.
It was indeed very easy to offend a brownie, and either drive him away or turn him from a brownie to a Boggart, in which case the mischievous side of the Hobgoblin nature was shown. The Brownie of Cranshaws is a typical example of a brownie offended. An industrious brownie once lived in Cranshaws in Berwickshire, where he saved the corn and thrashed it until people began to take his services for granted and someone remarked that the corn this year was not well mowed or piled up. The brownie heard him, of course, and that night he was heard tramping in and out of the barn muttering:
It’s no weel mowed! It’s no weel mowed!
Then it’s ne’er be mowed by me again:
I’ll scatter it ower the Raven stane,
And the’ll hae some wark e’er it’s mowed again.
Sure enough, the whole harvest was thrown over Raven Crag, about two miles away, and the Brownie of Cranshaws never worked there again.
Where he was well treated, however, and his whims respected, a brownie would be wholly committed to the interests of his master. He would sometimes, indeed, make himself rather unpopular with the servants by exposing their misdeeds, or punishing them; as when two maids who had a stingy mistress had stolen a junket and sat down to eat it between them when the brownie squeezed himself into the middle of the bench and invisibly consumed most of the dish.
There are several stories of a brownie fetching the midwife to his mistress when she was suddenly taken in labour, of which the best-known is the story of the Brownie of Dalswinton.
There was a brownie who once haunted the old pool on the Nith, and worked for Maxwell, the Laird of Dalswinton. Of all human creatures he loved best the laird's daughter, and she had a great friendship for him and told him all her secrets. When she fell in love it was the brownie who helped her and presided over the details of her wedding. He was the better pleased with it because the bridegroom came to live in his bride's home. When the pains of motherhood first came to her, it was he who fetched the cannie wife. The stableboy had been ordered to ride at once, but the Nith was in spate and the straightest path went through the Auld Pool, so he delayed. The brownie flung on his mistress's fur cloak, mounted the best horse, and rode across the roaring water. As they rode back, the cannie wife hesitated at the road they came.
'Dinna ride by the Auld Pool,' she said, 'we mecht meet the brownie.'
'Hae nae fear, gudwife,' said he, 'ye've met a' the brownies ye're like to meet.'
With that he plunged into the water and carried her safely over to the other side. Then he turned the horse into the stable, found the boy still pulling on his second boot and gave him a sound drubbing.
The story ended sadly, for Maxwell of Dalswinton told the minister, and he persuaded him that so helpful a servant deserved to be baptized. So he hid in the stable with a stoup of holy water, and when the brownie crept in to begin his labours, he poured it over him and began the office of baptism. He never finished, for as the first drop touched him the brownie gave a yell and vanished. He never came back to Nithsdale again.
From these stories we can make out a general picture of the Brownie. It was a common thing for a brownie to be attached to a stream or pool, and outside his own home he was often feared. However benevolent he might be, he was afraid of Christian symbols. He fits in well with Mac Ritchie's suggested theory of fairy origins as a shaggy aboriginal hanging round the farm, attached to its service by food and kindness but distrustful of anything that could bind him. Some touches are added in local descriptions to the appearances of brownies. It is sometimes said that they have no noses, only holes for nostrils, unlike Killmoulis, who had an enormous nose but no mouth. In Aberdeenshire it was sometimes believed that they had no separate fingers, a thumb and the other four fingers joined in one. They would commonly be described as solitary fairies and all male, but in the Highlands they occasionally seem to gather together in small bands. They are sometimes larger than the Lowland brownies, and there is an occasional female among them. Aubrey mentions one in his Miscellanies (pp.191-192), Meg Moulach, that is, Hairy Meg, attached to the Grants of Tullochgorm. She mourned the deaths in the family like a banshee, performed brownie labours and helped the chief in games of chess. She was acute, but her son Brown Ieclodd was stupid, a Dobie, and the servants played tricks on him. In the present century, the mill at Fincastle in Perthshire was haunted by brownies: a small band of them according to one story; a single brownie, with his mother, Maggy Moloch, close at hand, according to another. This story, told by Andrew Stewart and preserved in the archives of the School of Scottish Studies, is interesting as showing the ambivalent character of the brownies. It is one of the Ainsel stories, and a similar tale is told about a brollachan.
Fincastle Mill was never worked at night, for it had the name of being haunted. One night a girl was making a cake for her wedding and she found she had run out of meal, so she asked her father to go up to the mill and grind some for her, but he didn't care to go, so she had to go up herself. She asked the miller to grind it up for her, but he wouldn't, so she just had to go herself. She lit a big fire in the mill and put a pot on to boil and began to grind the meal. At twelve o'clock the door opened and a wee hairy man came in. It was the Brownie of the Mill.
'Who are you ?' said the girl, 'and what are you doing here?'
'What are you doing yourself? And what's your name ?' said the brownie.
'Oh, I'm Mise mi fein' (me myself), said the girl.
She kept sitting by the fire, and the brownie kept edging up to her grinning and grinning till she got frightened, and poured a dipperful of water from the pot over him. He went for her then, and she drenched him with the boiling water. He ran screaming out of the door, and in the wood beyond she heard old Maggy Moloch crying,
'Who's done this to you?'
'Me myself! Me myself!' he cried, dying.
'If it had been any mortal man,' said Maggy Moloch, 'I would have been revenged, but if it was you yourself I can do nothing.'
So the girl finished grinding her meal and made her cake and was married, and moved to Strathspey, and the mill was left empty, for Maggy Moloch moved off too. But the girl did not escape for ever, for one night at a ceilidh the young bride was asked for a story and she told how she had tricked the brownie at Fincastle Mill. But Maggy Moloch was near, for a voice from outside called:
'Aye, was it you killed my man? Ye'll no kill another!' and a three-legged stool shot in at the door and killed the girl on the spot.
Then Maggy Moloch moved again and found a home near a farm, where the servants hired her well with bread and cream and she did good service about the farm so long as they all stayed. When the farmer decided to dismiss them and rely on her help, she went on strike and became a boggart instead of a brownie, nor would she stop tormenting him until he re-engaged the whole of his former staff. It was better not to take liberties with old Maggy Moloch, and the same holds good with even the gentlest brownies.
[Types: ML6035; ML7010; ML7015. Motifs: F332.0.1; F346; F381.3; F382; F403; F403.2; F475; F482; F482.5.4; F482.5.4.1; F482.5.5]
Один из самых узнаваемых и широко известных типов фэйри. Территория его обитания простирается по Нижней Шотландии, Верхней и Островам, а также по всему Северу и Востоку Англии и Срединным Графствам. Естественные лингвистические флюктуациии превращают его в Уэльсе в буку, в Шотландии — в бодаха, а на Мэне — в фенодери. В Западных графствах пикси или пигси иногда выполняют его работу и проявляют некоторые его характеристики, хотя между ними есть существенные различия. Весьма похожи на брауни дружелюбные лобы и хобы в некоторых частях страны.
Наиболее характерны брауни Пограничья. Их, как правило, изображают маленькими человечками, около трех футов ростом, одетыми в бурые лохмотья, с чумазыми лицами и взъерошенными волосами, которые приходят ночью и доделывают то, что не доделали слуги. Они берут на себя заботу об ферме или доме, в котором живут: жнут, скирдуют, молотят, пасут овец, следят, чтобы курицы не неслись, куда не надо, выполняют поручения и дают при необходимости полезные советы. Часто брауни особенно привязывается к какому-нибудь одному члену семьи. За все труды брауни причитается миска сливок или лучшего молока и с особым старанием выпеченный пирог или каравай. Уильям Хендерсон в «Фольклоре Северных графств» (с.248) так описывает долю брауни:
Ему, однако, полагается и некоторое вознаграждение, и в первую очередь это — лепной пирожок из теплой муки только что с мельницы, облитый медом и обсыпанный золой. Изготовив их, хозяйка заботливо раскладывала их в таких местах, где брауни мог бы случайно их найти. Давая ребенку кусочек чего-нибудь, родители до сих пор приговаривают: «Вот какой кусочек, брауни бы это съел.»
В этом отрывке следует отметить то, что хозяйка не предлагала угощение брауни, а только оставляла его ему. Любое предложение награды за службу прогоняло брауни; это, похоже, было абсолютным табу. Объяснялся этот факт по-разному. В Бервикшире говорили, что брауни был назначен в помощники человеку, чтобы облегчить тяжесть проклятия Адама, и обязался служить без платы; было еще предположение, что брауни — дух слишком вольный, чтобы обременять себя человеческой одеждой или жалованием; иногда, опять же, — что он обязан служить, пока его не сочтут заслужившим вознаграждение; или, что, может быть, его обижает качество предлагаемых ему вещей, как в истории с линкольнширским брауни, который, что само по себе очень странно, каждый год получал льняную рубаху, пока скряжистый фермер, получивший ферму в наследство, не оставил ему рубаху из мешковины, на что брауни спел:
Грубая, грубая, грубая нитка!
Не буду ни молоть, ни молотить.
Дал бы мне рубаху льняную,
Служил бы я тебе еще много лет.
Удача пусть уйдет, неудача останется,
Я отправляюсь далеко-далеко.
С этими словами он покинул ферму и никогда уже не вернулся. Традиционная песенка брауни:
Что у нас тут? Мешковина?
Тут не буду больше ни молоть, ни молотить.
процитированная Реджинальдом Скотом в XVI веке, предполагает, что другие брауни встречались с той же проблемой.
Как бы там ни было, не приходится сомневаться, что, подарив одежду брауни или любому хобгоблину, выполяющему работу брауни, вы непременно прогоните его.
В сущности, очень легко обидеть брауни и либо прогнать его, либо превратить из брауни в боггарта, в котором проявляется проказливая природа хобгоблина. Брауни из Крэншоуз — типичный пример обиженного брауни. Трудолюбивый брауни жил некогда в Крэншоузе в Бервикшире, оберегал зерно и молотил его, пока люди не стали принимать его помощь за нечто само собой разумеющееся, и кто-то заметил, что в этом году рожь была плохо заскирдована. Брауни, конечно же, подслушал эти слова, и в ту же ночь услыхали, как брауни топает по риге и бормочет:
Плохо скирдовано! Плохо скирдовано!
Так не буду больше вовсе скирдовать:
Развею все с Вороньего камня,
Придется им потрудиться, прежде чем снова сложат скирды!
И конечно же, весь урожай был сброшен с Вороньего Утеса в двух милях оттуда, а брауни из Крэншоуз никогда больше не работал там.
Там, где с брауни обращались хорошо и уважали его характер, брауни отдавал всего себя работе на нужды своего хозяина. Иногда он даже впадал в немилость у слуг, демонстрируя их нерадивость или наказывая их, как в том случае, когда две служанки одной весьма сварливой хозяйки украли у нее ватрушку и сели тайком разъесть ее, а брауни втиснулся между ними и, невидимый, съел почти все угощение.
Известно несколько историй о том, как брауни приводил к своей хозяйке повитуху, когда ее внезапно заставали схватки; из этих историй самая известная — история о брауни из Дэлсуинтона.
Жил да был брауни, который некогда водился в старом пруду в Ните и трудился на Максвелла, Лэйрда Дэлсуинтонского. Из всех людей больше всего он любил дочь лэйрда, и она очень дружила с брауни и рассказывала ему все свои секреты. Когда она влюбилась, именно брауни помогал ей и занимался устроением ее свадьбы. Тем более по душе это было ему, что жених перебрался в дом невесты. Когда же пришла пора дочке лэйрда разрешиться от бремени, именно брауни привел повивальную бабку. За ней был послан мальчик с конюшни, но Нит разлился, а самая короткая дорога вела через Старый Пруд, поэтому мальчик не стал торопиться в путь. Брауни набросил на себя меховой плащ своей хозяйки, вскочил на лучшего коня и поскакал сквозь ревущие потоки. На обратной дороге повивальная бабка обратила внимание на путь, которым они ехали.
— Не езжай вдоль Старого Пруда, — сказала она, — можно на брауни нарваться.
— Не бойся, добрая женщина, — сказал тот, — всех брауни, каких можно, ты уже повстречала.
С этими словами он вошел в воду и вынес ее целой и невредимой на другой берег. Потом он отвел коня в конюшню, нашел там посыльного, все еще надевающего второй сапог, и устроил ему хорошую выволочку.
Эта история кончилась печально, потому что Максвелл Дэлсуинтонский рассказал обо всем священнику, а тот убедил его, что такой добрый слуга заслуживает крещения. Священник спрятался в конюшне с бутылью святой воды, а когда брауни пробрался внутрь, чтобы приняться за работу, вылил ее на него и начал крещение. Закончить ему не пришлось, потому что едва первая капля коснулась брауни, тот с воплем исчез. Больше он не появлялся в Нитсдэйле.
Из этих рассказов мы можем вывести общие черты брауни. Они нередко держатся какого-нибудь пруда или реки, и за пределами дома их часто побаиваются. Каким бы благонравным брауни ни был, он боится христианских символов. Брауни вполне подпадает под теорию о происхождении фэйри, выдвинутую Мак-Ритчи — косматый абориген, околачивающийся близ фермы и работающий на ней ради пищи и доброты хозяев, но недоверчивый ко всему, что может привязать его к ней.
Некоторые дополнительные черты добавляют местные описания внешности брауни. Иногда говорят, что у них нет носов, только дырочки ноздрей, в отличие от Киллмулиса, у которого огромный нос, но нет рта. В Абердиншире часто верили, что у брауни большой палец и остальные пальцы — сращены.
Обычно их описывают как эльфов-одиночек, и все они — мужского рода, хотя в Верхней Шотландии они иногда собираются в небольшие группы. Такие брауни чуть больше ростом, чем брауни Низин, и среди них встречаются женщины. Обри упоминает одну из них в своих «Разностях» (с.191-192) — Мег Мулах, Косматую Мег, которая служила туллохгормским Грантам. Она оплакивала покойников в семье, как банши, выполняла работы брауни и помогала вождю клана при игре в шахматы. Она была очень умна, но сын ее Бурый Ком был тупицей, доби, и слуги часто подшучивали над ним. В нашем веке на Финкастльской мельнице в Пертшире водились брауни: по одной версии — небольшая компания, по другой — один брауни и его мать, Мегги Молох, что жила неподалеку. Эта история рассказана Эндрю Стюартом и хранится в архивах Школы Изучения Шотландии; она интересна тем, что показывает двойственный характер брауни. Это одна из историй типа «Ясама», и аналогичная сказка рассказывается о броллахане.
Финкастльская Мельница никогда не работала по ночам, поскольку все знали, что на ней водится нечистая сила. Однажды одна девица готовила пирог для своей свадьбы и обнаружила, что у нее кончилась мука, так что она попросила отца сходить на мельницу и намолоть ей немного муки; но тот не захотел пойти, и ей пришлось отправляться самой. Она попросила мельника помолоть для нее, но мельник отказался, и пришлось ей самой заняться этим. Она развела на мельнице большой огонь и поставила на него горшок с водой, а сама принялась молоть зерно. В полночь дверь отворилась и вошел маленький волосатый человечек. Это был Мельничный Брауни.
— Ты кто? — спросила девушка, — и что ты здесь делаешь?
— Сама-то ты что здесь делаешь? И как тебя зовут? — отвечал брауни.
— Меня-то? Меня зовут Мише Ми Фейн («я сам»), — ответила девушка.
Она села у огня, а брауни стал подбираться к ней, ухмыляясь, так что ей в конце концов стало страшно, и она окатила его кипятком. Брауни с воплями выскочил за дверь, и в ближнем лесу послышался крик старухи Мегги Молох:
— Кто это тебя так?
— Я Сам! Я Сам! — выл, издыхая, брауни.
— Если б это был смертный человек, — сказала Мегги Молох, — я бы отомстила, но раз это был ты сам, что ж я могу сделать?
Девушка же намолола себе муки, испекла пирог, вышла замуж и перебралась в Стратспей, а мельница осталась стоять пустой, потому что Мегги Молох тоже ушла оттуда. Но не удалось девушке отделаться благополучно, потому что однажды вечером на кейли молодую невесту попросили рассказать историю, и она рассказала, как она обвела вокруг пальца брауни на Финкастльской Мельнице. А Мегги Молох оказалась поблизости, и из-за двери раздался крик:
— Так это ты убила моего мужа! Больше уж ты никого не убьешь! — и трехногая табуретка влетела в дверь и убила девушку на месте.
Потом Мегги Молох снова перебралась и нашла себе домик возле фермы, где слуги хорошо платили ей хлебом и сливками, а она славно трудилась по хозяйству, пока они числились там. Когда же фермер решил рассчитать их и оставить лишь ее, она воспротивилась, превратилась из брауни в боггарта, и не переставала мучить фермера, пока он не принял обратно к себе весь свой штат. Лучше не шутить со старухой Мегги Молох, и то же самое верно и для самых скромных брауни.
[Типы: ML6035; ML7010; ML7015. Мотивы: F332.0.1; F346; F381.3; F382; F403; F403.2; F475; F482; F482.5.4; F482.5.4.1; F482.5.5]
Comments
Отправить комментарий